Каково быть арабом-христианином в Израиле

Галилее. К тому моменту они уже были католиками. Католических миссий — францисканских, бенедиктинских — тогда в Сирии и Ливане было много. При этом полного разрыва с православными священниками и православными общинами еще не было. В этом вообще была особенность жизни Антиохийского Патриархата: там сложно было говорить про разрыв с Римом.

Можно сказать, что католические миссионеры лишь активизировали это направление в Антиохийской Церкви и у маронитов, у всех тех, кто ощущал себя в единстве с Римом. Начали отправлять студентов в Рим, так как при турках здесь не было фактически никакого образования: турки думали даже о том, чтобы по возможности убрать из употребления арабский язык. Так что 400 лет турецкого владычества здесь были весьма мрачным временем с точки зрения просвещения.

Конечно, обучение в Риме укрепляло католические симпатии, и в какой-то момент был избран прокатолический епископ, который потребовал общения с Римом, и это стало началом схизмы с Православной Церковью. В Иерусалиме сделали ставку на греков, хотя физически их в Палестине почти не было. В результате Иерусалимский Патриарх двести лет оставался в Константинополе, а местом важнейших решений стало Святогробское братство.

Все это стало началом разделения, хотя важно, что Рим не вмешивался в язык местных христиан, их книги и литургию. Тем не менее, влияние западной духовности и западного пиетизма имело место. И можно сказать, что мы до сих пор находимся в борьбе с этим.

— Но близость и дружба с православием для арабов греко-католиков остается и сегодня? У вас ведь тоже, наверное, есть опыт общения с православными?

— В 1964 году я поехал учиться в католическую семинарию во Франции. Под Парижем, в городе Исси-ле-Мулино. Мне было тогда 17 лет. Здесь семинарии не было. Во Франции я оставался семь лет.

Париж — это космополитический город, где вы встречаетесь не только с разными людьми и культурами, но и с самим собой. И там я стал вот таким, более-менее вселенским.

Я все время ходил в свою семинарию, но по воскресеньям ходил либо в русский собор на rue Daru, либо в греческий собор или другие православные храмы. К концу Второго Ватиканского собора (1962–1965) мера открытости католиков несравненно возросла, и в Париже был открыт Экуменический институт, где преподавал Оливье Клеман.

В эти же годы в Свято-Сергиевском богословском институте начали преподавать по-французски. Тогда было по-французски два курса: «Мистагогия» с о. Борисом Бобринским и «История Церкви» (или история церковного учения?) с Оливье Клеманом. Курс мистагогии длился шесть месяцев.