родителем не становится, потому что в данном случае он исполняет некую функцию.
Человеку кажется, что у него есть папа с мамой, а на самом деле никаких папы с мамой у него нет. Если он столкнется со смертью людей, которые были названы его родителями, но по существу они ими так и не стали, то он и смерть их пережить по-настоящему не сможет.
- Это потому, что потеряны связи?
- Потому что потеряны все связи, в том числе, между людьми. Лишь присутствуют связи между существами, которые выглядят как люди, поступают как люди, действуют как люди, одеваются как люди, заключают какие-то союзы, исполняют законы как люди, но внутренняя сущностная острота этих вещей потеряна. Раз она потеряна, значит, потеряна некая настоящая связь с жизнью, с бытийностью.
Прежде всего, потеряна связь со смертью. Потому что жизни почти нет, если она не осмысляется в категориях смерти, и здесь мы говорим о памяти смертной («Помни день последний и вовеки не согрешишь», — учат нас святые отцы или, как говорил преп. Антоний Великий, «Смерть для людей, которые понимают ее, есть бессмертие , а для простецов, не понимающих ее, есть смерть.
И этой смерти не следует бояться, а бояться надо погибели душевной, которая есть неведение Бога. Вот что ужасно для души»)… Просто переворачивается некая страничка и ластиком вымарывается какое-то имя или какой-то человек, который был до этого. Все, был, и его нет. Нет его в тебе, нет в твоем бытии.
Поэтому такие понятия, как «вечная память», «вечный покой» — и все, что связано с вечностью — перестают существовать. Раз нет вечности, значит, нет бытийности, значит, нет вообще ничего.
— Этим можно объяснить равнодушие к больным, умирающим, которое есть в нашем обществе?
— Когда нет этого бытийного смысла, тогда с умирающими вообще никаких проблем. Тогда выходит на главный план то понимание, которое не побоялся озвучить Александр Никонов, председатель Атеистического общества Москвы, писатель.
Это абсолютно правильная, честная — дикая, конечно, но, с точки зрения потери бытийности, абсолютно правильная позиция — если есть те люди, которые скоро умрут, значит, пусть себе умирают. Нежизнеспособных следует просто убивать, чего с ними возиться. Если жизнь — только биология, то тогда нет понятия смерти. В природе нет смерти в том смысле, в котором она есть для человека. Смерть в природе не трагична. Иначе бы получалось, что мы только и питаемся смертью — от куска баранины в борще до сорванного помидора. Но все-таки смерть — это не про помидоры, это про нас…
Биологическая смерть бессмысленна сама по себе, но не трагична. В нас ежесекундно умирают клетки, и ничего. Как и во всей природе — что-то умерло, что-то родилось. Одна травинка засохла, другая — выросла. Но мы же не травинки…
- Но все равно человек боится смерти и пытается защититься от нее ее «незнанием». — Он не знает, что такое жизнь, поэтому и боится смерти. Наша жизнь, даже для нас самих, сверхбиологична. Мы друг друга видим в физиологическом и биологическом смысле и все время скатывается к своему животно-биологическому состоянию. Но жизнь — это Бог.